Фрагмент для ознакомления
2
ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗАНЯТИЕ № 1
ТЕМА: Роман М. Пруста «По направлению к Свану».
ЗАДАНИЯ И ВОПРОСЫ:
1. Какие мотивы, темы, образы, встречающиеся в предисловии Пруста к книге «Против Сент-Бёва», можно обнаружить в романе «По направлению к Свану»? Чем отличается трактовка сходных тем в предисловии и в романе? Как вы думаете, что было написано раньше? Почему?
Марсель Пруст. В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ По направлению к Свану (фрагмент). - Источник: http://20v-euro-lit.niv.ru/20v-euro-lit/dudova-mihalskaya-trykov-modernizm/marsel-prust-v-poiskah-trachennogo-vremeni.htm
Марсель Пруст. ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ «ПРОТИВ СЕНТ-БЁВА». - Источник: http://20v-euro-lit.niv.ru/20v-euro-lit/dudova-mihalskaya-trykov-modernizm/predislovie-protiv-sent-beva.htm
И в предисловии и во фрагменте встречается мотив чашки чая с бисквитным печеньем через которые к герою приходят воспоминания из солнечного детства. В предисловии герою приносит печенье с чаем старая кухарка, во фрагменте из книги – мама. И в том, и в другом случае герой испытывает волнение, перед ним вспыхивают образы и он чувствует запахи из прошлого: «запахи гераний и апельсинового дерева, пережил чувство необычного просветления и счастья» (из предисловия), «На меня внезапно нахлынул беспричинный восторг. Я, как влюбленный, сразу стал равнодушен к превратностям судьбы, к безобидным ее ударам, к радужной быстролетности жизни, я наполнился каким-то драгоценным веществом; вернее, это вещество было не во мне — я сам был этим веществом. Я перестал чувствовать себя человеком посредственным, незаметным, смертным. Откуда ко мне пришла всемогущая эта радость? Я ощущал связь меж нею и вкусом чая с пирожным, но она была бесконечно выше этого удовольствия, она была иного происхождения» (из фрагмента). С этими запахами и образами герой постепенно вспоминает, что в первом случае, таким печеньем и чаем в детстве его угощал его дед, а во втором случае – тетушка. Трактовка сходных тем отличается тем, что в предисловии у героя сразу вспыхивают образы и запахи, а во фрагменте герой сперва не понимает почему он испытывает восторг, он долго пытается разгадать этот феномен между чашкой чая с печеньем и чувством нахлынувшего восторга. Герой наклонялся несколько раз над чаем и вдруг воспоминание ожило: «Но когда от далекого прошлого ничего уже не осталось, когда живые существа перемерли, а вещи разрушились, только запах и вкус, более хрупкие, но зато более живучие, более невещественные, более стойкие, более надежные, долго еще, подобно душам умерших, напоминают о себе, надеются, ждут, и они, эти еле ощутимые крохотки, среди развалин несут на себе, не сгибаясь, огромное здание воспоминанья».
Предисловие было написано раньше Прустом, в 1908-1909 г,, а книга – в 1913.
Имя Сент-Бёва встречается у Пруста, в том числе в его переписке, уже в 1888 г., но особенно много таких упоминаний становится в преддверии 1908 г. Это усиление интереса к знаменитому критику не имело у Пруста каких-то внешних причин, оно не было откликом на столетний юбилей Сент-Бёва, отмечавшийся в 1904 г. Уже к этому времени отрицательное отношение к методу критика у Пруста сложилось окончательно. Обращение к Сент-Бёву имело, таким образом, в данном случае глубоко внутренние, творческие причины.
В середине декабря 1908 г. Пруст в письме к близкому другу Жоржу де Лорису сообщал: «Я собрался написать кое-что о Сент-Бёве. У меня в голове уже готовы две статьи (журнальные статьи). Одна из них в классическом духе, в духе Тэна, что ли. Вторая начинается с описания утра, матушка подойдет к моей постели, и я перескажу ей свою статью, которую я напишу о Сент-Бёве, и я ей его раскрою всего. Что вы находите более подходящим?»
Как видим, замысел этой книги созревал у Пруста довольно долго, и окончательные формы эта работа приобрела не сразу. А по правде сказать, так и не приобрела никогда.
В середине августа 1909 г. он уже предлагает Альфреду Валлетту, редактору влиятельного символистского журнала «Меркюр де Франс», готовую рукопись нового произведения (хотя роман-эссе еще не закончен). Пруст пишет Валлетту: «Я заканчиваю книгу, которая, несмотря на свое предварительное заглавие „Против Сент-Бёва. Воспоминания об одном утре“, является настоящим романом, и романом в некоторых своих частях весьма бесстыдным. Один из его персонажей — гомосексуалист <…> Имя Сент-Бёва взято мною не случайно: книга заканчивается длиннейшей беседой о Сент-Бёве и об эстетике (если угодно, подобно тому, как „Сильвия“ [произведение Жерара де Нерваля] завершается рассуждениями о народных песнях), так что по прочтении книги станет ясно (мне хотелось бы, чтобы так получилось), что вся она написана, исходя из тех художественных принципов, что высказаны в этой последней части, являющейся, если угодно, предисловием, переставленным в конец».
Небольшой роман-эссе начинает перерастать в большую книгу, главную книгу жизни Пруста — в «Поиски утраченного времени». Собственно «романные» главы «Против Сент-Бёва» становятся первыми набросками, предварительными «эскизами» «Поисков» и иногда печатаются теперь в качестве черновых вариантов последних, создавая тем самым подлинную головоломку для текстологов плоского, механистического толка.
2. Прочитайте фрагмент из романа. Сравните его с эпизодом, в котором Марсель пытается передать свое впечатление от Мартенвильских колоколен (часть первая — «Комбре»). В чем Пруст видит подлинную сущность нашего «я»?
Марсель Пруст. В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ. По направлению к Свану (фрагмент). - Источник: http://20v-euro-lit.niv.ru/20v-euro-lit/dudova-mihalskaya-trykov-modernizm/marsel-prust-v-poiskah-trachennogo-vremeni.htm
Герой Пруста своей отзывчивой чувствительностью глубоко отличается от суетных людей, не познавших «ни одного подлинно испытанного впечатления». Само впечатление не вялый след, меркнущий в памяти, а точка пересечения мечты и реальности, точка соединения многих ассоциаций, яркая вспышка, узел в жизни субъекта. Оно представляется герою маленьким чудом, повергающим его в состояние «непрерывного и плодотворного изумления». Конечно, такая сила и интенсивность впечатлений — удел личности в данном отношении исключительной, но нечто смутно похожее рождается в душе каждого из нас, когда удается живо почувствовать гармонию, непреложность и тайну окружающей нас природы. Настоящее искусство умеет своими предельными, якобы преувеличенными образами доводить до ясности, зрелости и силы то, что глухо, невнятно и слабо звучало в нашей душе.
«Сочетание впечатлений» дает основу не только для жизни чувства, но и для работы ума. Пруст пишет: «Сван приближался к тому возрасту, когда его философия, соответствовавшая философии эпохи, а также философии той среды, которая окружала Свана на протяжении многих лет, философии кружка принцессы де Лом, где считалось, что умный человек должен сомневаться во всем и где объективной истиной признавались только субъективные пристрастия, — когда его философия уже перестала быть философией его юности...»
Итак, на фундаменте впечатлительности Пруст воздвиг цельный образ своего героя; руководствуясь началом впечатлительности, он прошел «по всем пластам» его личности. Образ героя несомненен и реален, но вместе с тем он в высшей степени специализирован, односторонен. Это одна из многих внутренних систем полной личности, отъединившаяся и закруглившаяся до изолированного существования. В ней атрофирована воля к действию, она не стремится что-то осуществить или изменить («философия человека, уже не ищущего цель жизни вовне»), но в ней предельно развита способность к потреблению и созерцанию жизни. Автор хочет, чтобы человек в своем непосредственном общении с окружающим был немного художником.
Впечатление от колоколен, возвышающихся над низкими домами Комбре, становится моментом, когда в душе героя рождается писатель. «На одном из поворотов я неожиданно испытал особое, ни с чем не сравнимое наслаждение при виде озаренных лучами заходящего солнца двух колоколен мартенвильской церкви... Отмечая, подмечая форму их шпилей, передвижение их очертаний, блистание их поверхности, я чувствовал, что мое впечатление не полное, что за этим движением, за этим освещением что-то есть, и это «что-то» они заключают в себе, но таят». И стремление угадать эту тайну, обнаружить полноту поэтического сюжета, скрывающегося во впечатлении, ведет героя к откровению художественного слова.
3. Какую трактовку любовной темы дает Пруст во второй части романа («Любовь Свана»)? Почему Сван полюбил Одетту, которая сначала не произвела на него никакого впечатления?
Для Пруста искусство в различных его проявлениях является высшим и идеальным воплощением любви. Это демонстрирует автор в любви Свана к Одетте, которая непосредственно связана с искусством (Сван влюбился в Одетту, потому что она показалась ему похожей на картину Ботичелли; в салоне Вердюренов он услышал очень красивый музыкальный момент сонаты Вентейля, она до глубины души поразила Свана, а рядом с ним сидела Одетта, и чувство к музыке, восхищение как-то перенеслись на женщину, что была рядом).
Второй важный момент – это убежденность Пруста в том, что любовь – это нечто бессознательное, то, что «вопреки всему». Для Марселя Пруста любовь – это действительно страдание, и причина ему – ревность, поскольку в неверности Одетты он убеждает Свана через ее прошлую репутацию кокетки, и через ее поведение в салоне Вердюренов. Ни разу ни воля, ни желание избавиться от любви к Одетте не помогали Свану – это служит подтверждением того, что любовь – это то, чему невозможно противостоять. Избавление же от любви происходит не менее неожиданно: после беспокойного сна, связанного с пожаром, проснувшись, Сван почувствовал легкость, которая была связана с тем, что он избавился от любви к Одетте.
Любовь Свана к Одетте де Кресси, вульгарной кокотки было вызвано похожестью Одетты с женскими портретами, образ, нарисованный художником, казался Свану идеалом женской красоты, и он накладывал свои впечатления от искусства на живого человека, идеализируя ее, и теряя способность понять ее настоящий характер. Вся история любви, ревности и брака Свана с Одеттою строится на идее неуловимости и невозможности постижения таинственной сути человеческой натуры.
Для Свана его возлюбленной, а со временем и жены, Одетта де Кресси до конца остается загадкой, несмотря на примитивность ее натуры. Он не может проникнуть в глубины ее души, узнать о ее настоящей жизни ни о том, как она вела до знакомства с ним, ни о том, как ведет она уже его женой. Неверность Одетты явление аморальное, но предусмотренное.
Кокотка, которая посещает дома свиданий, жена богатого буржуа, второстепенная гостья в салоне госпожа Вердюрен, потом хозяйка фешенебельного салона, она сохраняет неуловимость своего лица не только для Свана, но и для рассказчика Марселя. Женщина низкого происхождения после смерти Свана становится графиней Форшвилль и родней герцогов Германских благодаря браку Робера де Сен-Лу с ее дочерью Жильбертою.
Образ Свана тоже неоднозначный. Для родителей Марселя он добрый знакомый, человек их круга, сын чтимой буржуазной семьи. Одновременно Сван один из лучших денди, постоянный посетитель светских салонов, член Джокей-клубу, товарищ принцев и не очень желательный гость в доме госпожы Вердюрен.
Одетте он кажется немного скучным, в конце жизнь она сознается Марселю, которая никогда не любила Свана. Тем не менее, у Свана богатая духовная жизнь: он знаток живописи, автор работы о старых художниках. Сван перед Марселем также не раскрывается полностью. Марсель начинает догадываться, что привязаность Свана к Одетте, которой он прощал все, основанная не только на чувстве любови, но и на несознательном желании преодолеть одинокость, которая с годами становилась для Свана невыносимой.
4. Проследите, как меняется в романе образ Свана. Можно ли говорить об эволюции героя? Как в создании образа проявилась «кинематографичность» прустовского видения действительности?
В части «Любовь Свана» особенно актуализируется стремление Свана приблизиться к сознанию художника, не подавляя при этом сознание искусствоведа. Так, Сван, переносящий образы с картин в реальность («У Свана была такая особенность: он любил находить на картинах великих мастеров не только общие признаки окружающей нас реальности, но и то, что, напротив, на первый взгляд дальше всего отстоит от художественного обобщения и меньше всего способно его передать, а именно индивидуальные черты знакомых лиц: например, в бюсте дожа Лоредана работы Антонио Риццо ему бросались в глаза и высокие скулы, и брови вразлет, и вообще разительное сходство с его собственным кучером Реми; в красках какого-то полотна Гирландайо он узнавал нос г-на де Паланси, на одном портрете Тинторетто – переход от округлости щеки к началу бакенбард, излом носа, проникновенный взгляд, воспаленные веки доктора Бульбона»; «Эта кофта напоминала накидки, окутывающие символические фигуры на картинах Джотто, – фотографические копии с этих картин подарил мне г-н Сванн. Он и открыл нам глаза на это сходство и, имея в виду нашу судомойку, спрашивал: “Как поживает “Милосердие” Джотто?”»), начинает видеть мир как художник: не только подмечать детали, но и дорисовывать образы. Если прежде поиск в чужих лицах образов с картин был связан с тем, что Свана как ценителя искусства тянуло к интерпретации деталей и образов («Может быть, напротив, художественная натура в нем уцелела, и как раз поэтому отдельные черты в людях доставляли ему удовольствие и получали более общий смысл, стоило им отделиться от тех, кому они были присущи, и обрести свободу, просквозив в сходстве старинного портрета с позднейшим оригиналом, не изображенным на портрете»), то, как только он влюбляется в Одетту и начинает смотреть на мир сквозь призму своих чувств, он на самом деле понимает, каково это – «охудожествлять» действительность, т.е. творить:
«…полнота восприятия, которую он обрел с некоторых пор, обогатила даже его вкус к живописи, хотя обрел он ее скорее благодаря любви к музыке»; «Изменились даже монокли (а в моноклях были многие гости – и прежде Сван просто-напросто сказал бы, что вот, мол, у них монокли): он теперь уже не воспринимал их просто как расхожую моду среди людей определенного круга, поскольку в каждом он увидел что-то неповторимое. Генерал де Фробервиль и маркиз де Бреоте, болтавшие у дверей, представились ему просто двумя персонажами какой-то картины, а ведь долгое время они были для него полезными друзьями – рекомендовали в Жокей-клуб, брали на себя роль секундантов у него на дуэлях, – и возможно, именно потому монокль генерала, застрявший между век, подобно осколку артиллерийского снаряда на его простецком, усеянном шрамами, победоносном лице (которое от этого словно окривело, будто во лбу у него красовался единственный глаз циклопа), показался Сванну отталкивающей раной, почетной, конечно, но выставлять ее напоказ было явным бесстыдством» и т.п.
Прежде чем влюбиться в Одетту, Сванн также пытался создать в своей жизни ощущение художественного мира, пытался представить себя героем по крайней мере любовного романа («…он принадлежал к категории людей, проживших жизнь в праздности и черпающих утешение, а может, и оправдание в мысли, что в этой праздности обретаешь не меньше интересной пищи для ума, чем в искусстве или науке, и что жизнь сама по себе создает положения, которые увлекательнее и романтичнее любого романа») и создать новизну ощущений («…он вновь поддавался очарованию давно надоевшей ему светской жизни: ведь с тех пор, как он вплел в ее ткань новую любовь, ткань эта, пронизанная и окрашенная теплым мерцанием игравшего на ней огня, вновь казалась ему драгоценной и прекрасной»), поскольку он понимал, что «künstlerroman» не мог быть им осуществим в реальной жизни (в отличие от Марселя).
«Охудожествление» действительности начинается с преобразования образа Одетты в сознании Свана. Причинами, из-за которых женщина, противоположная его вкусу, становится для него не только единственным объектом любви, но и первым художественным творением, являются, вероятно, поиск разнообразия, влюблённость Одетты, которая очаровывает, радует Свана и заставляет его обратить на неё внимание («Но Сван стоял уже на пороге той искушенности, при которой влюбленный радуется просто самому чувству, не настаивая на полной взаимности; и если в юности родство душ – цель, к которой непременно стремится любовь, то позже в наших мыслях оно уже так крепко связано с любовью, что, возникнув между нами и другим человеком, может оказаться ее причиной. Прежде мы, влюбившись, мечтали обладать сердцем любимой; с годами, чтобы влюбиться, достаточно бывает почувствовать, что владеешь женским сердцем»), а также музыкальная фраза из Вентейля.
Музыкальная фраза явилась сильным толчком для Сванна. Перед тем как услышать фразу в гостях у Вердюренов, Сванн уже симпатизировал Одетте, однако рамки этой симпатии не нарушают его привычный образ жизни и мышления.
Воспоминание о впервые услышанной фразе Вентейля («Сначала ему понравились только сами звуки, исходившие из инструментов. И когда он почувствовал, как из-под легкой скрипичной партии, тонкой, упорной, насыщенной и влекущей, внезапно пробивается в текучем плеске вал фортепьянной партии, многообразной, нераздельной, ровной и полной внутренних столкновений, как сиреневая бемольная рябь на воде, зачарованная лунным светом, – это было уже огромным наслаждением. А потом, не умея четко определить границы того, что ему понравилось, не умея дать этому имя, внезапно очарованный, он попытался удержать в памяти какую-то фразу или созвучие – он сам толком не понимал, что это было, – но оно уже улетело, и только душа Сванна успела распахнуться ему навстречу; так порой расширяются наши ноздри навстречу аромату роз в вечернем влажном воздухе. Музыка была ему незнакома, и наверно, именно оттого таким зыбким оказалось впечатление, хотя, впрочем, чисто музыкальное впечатление только и может быть таким расплывчатым, ни на что не похожим, несводимым к любому другому»), за год до вечера у Вердюренов, удивительно соотносится с зарождением чувств к Одетте. В отличие от музыкальной фразы, Одетта не понравилась Сванну с первого взгляда, однако, как только он начинает ей симпатизировать, он также становится неспособен определить «границы того, что ему понравилось» в ней. Впечатление от Одетты для Сванна такое же расплывчатое, как и от музыкальной фразы («…Всякий раз он вновь и вновь разочаровывался в этом лице, особенности которого успевал в промежутке подзабыть: он не помнил, что оно такое выразительное и, несмотря на молодость, такое поблекшее…»; «Оставаясь один, он думал о ней и припоминал эти разговоры; правда, ее образ, пожалуй, был только одним из множества женских образов, витавших в его романтических грезах»), её лицо всё время стирается из его памяти, однако он продолжает тянуться к ней, поскольку получает особое наслаждение, наблюдая за её чувствами:
Показать больше
