Критика марксизма - сходство мнений Р.Арона и К.Поппера

Критика марксизма - сходство мнений Р. Арона и К. Поппера

К середине XIX в. в рамках европейской цивилизации право как система деятельности в целом было сформировано и включало в себя правовую науку, юридическое образование, законотворческую, законодательную, правоприменительную и правоохранительную деятельность. Законодательные и нормативные акты, будучи продуктами системы деятельности права, хотя и имели определенные различия от страны к стране, тем не менее основывались на общих принципах, особенно в части гражданского законодательства.
Так называемые легальные русские марксисты во главе с Г.В. Плехановым (1857 - 1918) в отличие от революционеров выступали за эволюционный способ перемен путем введения правовых гарантий, развития демократии. Они предлагали развивать в России ростки европейской культуры, выступали против насильственного переворота. Однако большевистское крыло русских марксистов во главе с В.И. Лениным (1870 - 1924), хотя и выступало против террора индивидуального, было за террор массовый с опорой на рабочий класс. Марксисты в России были нацелены на пролетарскую революцию и смену власти меньшинства властью провозглашенного большинства
Конкурентом марксизма в России было другое рационалистическое учение того времени - позитивизм, доминировавший в Европе. Марксисты обличали позитивизм как апологетику капитализма, однако на самом деле часть позитивистов верили, что капитализм - зло, но что он сам постепенно перерастет в лучшее общество.
Проникновение этого учения в Россию происходило через слой образованных людей, многие из которых были юристами. И это не случайно. В массе своей российские юристы были ориентированы на немецкие юридические школы и проходили там длительные стажировки, откуда привозили не только юридические знания, но и позитивистское мировоззрение, и соответствующий стиль мышления
Гораздо меньше в смысле благосклонности властей повезло другому течению юридического позитивизма - социологическому. Базовой аксиомой этого течения правовой мысли было признание факта, что право - явление социальное. Общество имеет сложную структуру, состоящую из групп людей, имеющих свои собственные интересы и отстаивающих эти интересы в ходе различных социальных процессов. Отдельные социальные группы могут иметь свою собственную психологию, мораль, мировоззрение и требовать их учета как органами государственной власти, так и действующим законодательством
Марксизм как философское, социально-политическое и экономическое учение и движение предстает в различных, связанных с разнообразными направлениями общественной мысли, вариантах и моделях. Основные принципы марксизма заключаются в диалектической двойственности противоположностей: идеальное в материальном; все единство мира – в триадности: диалектика – политэкономия – коммунизм (последовательно переходящие друг в друга); в восприятии классовой борьбы и отрицании частной собственности как основополагающих постулатов доктрины.
Современные западноевропейские социал-демократы больше всего уделяют внимание основным общественным ценностям, характеризуя свое место в политике как «третий путь» . Социал-демократы ориентируются не только на проблемы наемных работников, они ставят вопрос о формировании таких общественных отношений, где решались бы базовые требования человека – быть свободным и жить в условиях социальной справедливости. Эти проблемы были важнейшими для представителей социал-демократии в момент ее зарождения и продолжают оставаться в центре внимания и сегодня. Если рассматривать только одну сторону деятельности социал-демократии – конкретную политику социального реформирования, и не замечать стремлений увязать решение повседневных задач с усилиями, направленными на улучшение нравственного климата общества, на расширение пространства гуманизма, то невозможно понять всей сложности природы современной социал-демократии.
Как известно, в качестве социально-морального и политического мыслителя К.Р. Поппер противопоставляет две важнейшие идеологии, во многом определяющие жизнь западной цивилизации (теперь и всего мира) от античности до наших дней. Таковыми являются историцистская идеология «закрытого общества», представленная внешне весьма непохожими разновидностями, главным образом, платонизмом и марксизмом, и антиисторицистская идеология «открытого общества», изменяющаяся от одной эпохи к другой, но, все-таки, более единообразная. В своем исследовании мы обратимся к попперовской характеристике лишь историцистских модификаций и постараемся показать ее важнейшие, на наш взгляд, недостатки .
По Попперу, согласно центральному учению историцизма, историческая изменчивость «управляется особыми историческими или эволюционными законами», открытие которых позволяет «пророчествовать о ходе истории», о предопределенной обществу и человеку судьбе. Историцистские концепции становятся особенно востребованными в периоды продолжительных и радикальных социальных изменений, и вызываемого ими значительного обострения социальных противоречий.
Критически анализируя учение Маркса, наибольшее внимание британский философ уделяет как раз тем его положениям, в которых формулируются законы истории и основанные на них «пророчества» о будущих событиях и процессах социальной жизни. Шаг за шагом подвергаются разбору и убедительному опровержению три пророческих «доказательства».
Во-первых, о возникновении социалистического бесклассового общества после мысленно допускаемой победы пролетарской революции – ведь рабочий класс не един, в его среде возможен эгоизм мелких групп, или авторитаризм революционных лидеров, возможны также прочие «различные пути исторического развития».
Во-вторых, об исчезновении всех (прежде всего средних) классов, кроме буржуазии и пролетариата, вследствие мысленно допускаемого неудержимого возрастания богатства одних и нищеты других – ведь могут сохраниться сельские средние классы, появиться привилегированные рабочие, люмпены и т.п. Все эти и другие «возможные варианты развития общества» крайне затруднили бы возникновение и сохранение у рабочих единого классового сознания, необходимого для революционной борьбы и победы в ней.
В-третьих, о неизбежном росте богатства буржуазии и усилении нищеты рабочих, якобы вызываемых действием «законов капиталистической конкуренции» и «накопления капитала» – ведь стали применяться системы налогов и антимонопольное законодательство, да и уменьшение нормы прибыли для капиталиста не опасно, и поэтому вполне возможен его компромисс с рабочими, означающий и уменьшение рабочего времени, и рост заработной платы, и прекращение эксплуатации детей, и т.п.
Еще одним существенным пунктом попперовской критики марксизма является указание на ограничивающее, нейтрализующее влияние, оказываемое прогрессистским историцизмом на такую особенность Марксова учения, как гуманизм с его центральной идеей улучшения условий труда до уровня, более достойного человека: «чтобы мы все могли быть свободны какую-то часть нашей жизни». Данная благая «прагматистская» идея, социально-технологическая, конструктивная по своей сути, нейтрализуется, подавляется другой, но уже «пагубной» марксистской идеей – пророческой идеей насильственного революционного уничтожения якобы не способного на компромисс и реформирование капитализма как препятствия на пути «неумолимого хода» истории. В данном пункте – об ограничении и подавлении гуманизма историцизмом – попперовский анализ марксизма, как нам кажется, является неточным, спорным и нуждается в некотором корректировании.
Представляется, К. Поппер допускает ошибку, увязывая гуманизм Маркса, главным образом, с его «прагматизмом» или «активизмом», иначе, со стремлением постепенными социально-инженерными средствами улучшить условия труда рабочих, нуждающихся в действенной каждодневной помощи, а не только в искреннем сочувствии. Дело в следующем. С одной стороны, британский философ дает однозначную интерпретацию таким высказываниям Маркса, которые можно интерпретировать по-разному. Так, знаменитые слова из «Тезисов о Фейербахе» о необходимости практического изменения, а не философского объяснения мира, Поппер толкует только в духе «активизма», поэтапной социальной инженерии. Но ведь вполне допустимо и другое их толкование – в духе историцизма, радикальной насильственной революции, то есть в качестве призыва к устранению препятствий на пути исторического развития, призыва помочь рождению нового справедливого мира, «сократить и смягчить муки» его рождения.
С другой стороны, Поппер лишь косвенно, через тему «экономизма», затрагивает такой важнейший аспект марксизма, который, будь он выделен подобающим его значению образом, наверное, не позволил бы говорить о гуманизме Маркса однозначно только как о «прагматизме» или социально-инженерной технологии. Речь идет, конечно, о Марксовой концепции труда как творческой «свободной деятельности», составляющей «духовную сущность», или «родовую жизнь» человека, и о коммунизме как своеобразном возвращении утраченного – утраченной подлинной жизни, человечности. Коммунизм, по Марксу, есть «полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе». Имеется в виду обратное «присвоение человеческой сущности» в ходе преодоления «самоотчуждения» рабочего человека как основного производителя общественных богатств.
Самоотчуждение возникает потому, что в буржуазном обществе «труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности», то есть чуждым, так как «принадлежит не ему, а другому», собственнику средств производства. И если по своей сути, «в истинном смысле слова» человек, отличающийся от животного сознательностью, духовностью, «только тогда и производит, когда он свободен» от «физической потребности», то «отчужденный труд» приводит к тому, что «человек… превращает свою жизнедеятельность, свою сущность только лишь в средство для поддержания своего существования» и уже не отличается от зверя. Так как, согласно Марксу, только коммунизм с его абсолютно «свободной деятельностью» способен полностью возвратить человеку его «духовную сущность», его настоящую человеческую жизнь, именно он, коммунизм, а не что-то другое, есть «завершенный гуманизм».
Итак, поскольку прекрасная человеческая сущность, по Марксу, радикально изуродована («отчуждена») частнособственническими отношениями, историцистское пророчество о неизбежности революционного (радикального коммунистического) уничтожения этих отношений и одновременно открытый призыв к нему, пожалуй, ошибочно трактовать лишь как тенденцию, уводящую «в сторону» от изначально правильного гуманного пути постепенной социальной инженерии. Это, скорее, не одна из альтернативных тенденций, одержавшая, в конце концов, верх над гуманизмом Маркса, как считает Поппер, а единственная, по крайней мере, с самого начала сильнейшая тенденция. И именно она, прежде всего, а не сомнительный поэтапный социальный технологизм, образует гуманизм марксизма, гуманизм, являющийся предельно возвышенным, и в силу своей предельности (сверхэмпиричности, абсолютности, утопичности) чреватый фанатизмом, тоталитаризмом, огромными жертвами .
В XX веке единственное, что можно поставить в упрек утопии, – это ее претензии быть властью, стоять у власти, подменять собой политическое, основанное на трезвом расчете решение встающих перед обществом проблем. В плане же духовном отказ от утопии, исчезновение всех ее возможных форм может привести к тому, что человек "утратит волю создавать историю и способность понимать ее" (Поппер).
В свою очередь, У Маркса, как полагает Арон, непонятно, какой вид именно трудовой деятельности отвечает этому идеалу. Описанные Марксом «всеобщий труд» и «свободное время» – это реалии не будущего, а уже современного общества, служащие основанием человеческой целостности. Целостный человек, или "свободная индивидуальность" для Маркса – не отвлеченный философский идеал, а самая что ни на есть реальность, искать которую следует, однако, не в экономической и политической, а культурной реальности.
По словам Р. Арона, в критике Марксом нынешнего общества "с надеждой реализации идеала целостного человека в результате простой замены одной формы собственности другой выражено величие… марксистской социологии" . Он считает, что теория марксизма претендовала как бы на двойной синтез: с одной стороны, на соединение критики существующего строя с рабочей идеологией, с другой – на соединение ее со строгой социальной наукой. Соединяя эти две стороны, Маркс попытался показать пролетариат “всеобщим классом”, чьи интересы совмещаются с интересами общества целиком, в итоге – всего человечества. Вследствие этого, сознание такого класса также является всеобщим, т.е. научным. Все же указанное представление как раз и охватывало собой некий элемент утопии, что впоследствии стало очевидным на более поздней индустриальной и постиндустриальной фазе развитого капитализма.
Рассуждения на тему утопия провоцируются двумя факторами. Во-первых, политической и последовавшей за этим экономической гибелью мировой системы социализма, идеологически основанной на учении Маркса и Ленина. Политический контрреволюционный переворот 1991-1993 гг., осуществленный верхушкой переродившейся партийной номенклатуры, повлек за собой катастрофический переход к восстановлению частнособственнических, капиталистических общественных отношений, демонтажу всей системы социальных завоеваний СССР.
Соответственно, разного рода идеологические оракулы – советологи, буржуазные аналитики и многие примкнувшие к ним из сонма внезапно прозревших отечественных философов, политологов и экономистов заговорили не только о якобы закономерном политическом и экономическом проигрыше Советского Союза в цивилизационной конкуренции с системой империализма, но и об его идейной необеспеченности и общей несостоятельности марксистско-ленинского учения как важнейшей духовной составляющей общественного бытия .
Ревизионистко-утопический подход претендует на тотальное преодоление учения Маркса, но не на его развивающую критику. Ревизионизм как течение общественной мысли отличается релятивностью и выраженной ненаучностью. Он отрицает возможность достижения истины абсолютной, полагая – наивно или злонамеренно – что положение диалектики относительно того, что она на всем видит печать неизбежного падения, означает попросту, что-де научная истина сегодня такова, а завтра обязательно изменится, что в человеческом познании нет ничего устойчивого и непреходящего и что, следовательно, мир вообще непознаваем. Такая вульгарно-метафизическая чепуха, тем не менее, вновь и вновь воспроизводится, невзирая на все усилия грамотно мыслящих философов, несмотря на исчерпывающую критику с их стороны.
Утопизм в традиции марксизма есть, но не в самом учении Маркса, а в том марксоведении, представители которого ничтоже сумняшеся полагают возможным запросто, не отягощая свои рассуждения логической последовательностью и содержательной конкретностью, выставлять Маркса и Ленина не понимающими простейших вещей, приписывать им «внутреннюю догматичность», неспособность к диалогу и теоретическую ограниченность. Иными словами, собственная субъектная недостаточность как в концептуально-теоретическом, так и в сугубо моральном отношении, проявляющаяся у очень многих, пытающихся рассуждать в понятийно-категориальном ключе, ведет их к приписыванию этой недостаточности критикуемым фигурам под благовидным предлогом борьбы с догматизмом. Отметим, что позиция самого В. Межуева в этом отношении совершенно адекватна: «Социализм в его марксистской версии есть представшая в научной теории истина человеческой истории во всем ее объеме и масштабе».
Возможно, наше оспаривание тезиса К. Поппера о нейтрализации гуманизма историцизмом в марксистском учении требует небольшого пояснения. Хотя указанный тезис мы и оцениваем как не вполне удовлетворительный и нуждающийся в коррекции, все-таки, в главном мы с Поппером согласны. А именно, в том, что присущие всем, подобным марксизму, абсолютистским доктринам «лучшие намерения создать на земле рай» в силу их радикализма «могут превратить ее только в ад» . Причем такая возможность представляется нам прямой, непосредственной. Что же касается попыток объяснить чудесный феномен превращения марксистских идеалов абсолютной гуманности в реалии жесточайшей бесчеловечности такими процессами как примитивизация, извращение и догматизация учения Маркса сталинским режимом , они совершенно неубедительны. Конечно, можно достаточно легко возвести в догму все, что угодно, любые представления, например, механику Ньютона, или эволюционизм Ламарка. Однако, относиться при этом к иному (инакомыслящим) как отжившему свой век и лишь мешающему препятствию, подлежащему безжалостному удалению – такому учат только те теории, которые, взывая к нашим самым высочайшим чувствам, требуют от нас самых радикальных действий. Как раз такой и является марксистская концепция коммунистического освобождения труда.
Таким образом, одним из значимых тезисов попперовской критики марксизма является указание на нейтрализирующее влияние, оказываемое прогрессистским историзмом Маркса на такую особенность его учения, как гуманизм с центральной идеей улучшения условий труда до уровня, более достойного человека. «Чтобы мы все могли быть свободны какую–то часть нашей жизни». Согласно Попперу, данная благая «прагмастическая» идея, социально-технологическая, конструктивная по своей сути, нейтрализуется, подавляется другой, но уже «пагубной» марксистской идеей – пророческой историцистской идеей насильственного революционного уничтожения якобы не способного на компромисс и реформирование капитализма как препятствия на пути «неумолимого хода» истории.
Концепция «открытого общества» была далее разработана Карлом Раймундом Поппером (1902 - 1994), который во время вынужденной эмиграции в Новую Зеландию закончил свою книгу «Открытое общество и его враги». Первоначально она была напечатана на английском языке . Труд К. Поппера посвящен преимущественно критике философских взглядов Платона, Гегеля и К. Маркса, которых он обвинял в том, что они кичились своим непререкаемым знанием, уверенностью в точности предсказаний будущей эволюции общества и его конечных целей. По утверждению К. Поппера, их философские системы стали предметом ученых штудий и частью тоталитарных программ, а потому соответствуют условиям трайбализма в примитивных обществах, которые руководствуются «магическим или иррациональным отношением к обычаям социальной жизни и неспособностью этих обычаев к изменениям» .
Характерной чертой таких трайбалистских обществ является единство природных и политических законов. Они «основаны не на рациональном стремлении исправить социальные условия... Жесткие табу господствуют и регулируют все аспекты жизни... Правильные пути всегда определены. Им должно следовать несмотря на возникающие при этом трудности, которые необходимо преодолеть. Так предписывают табу, институты племени, которые никогда не могут подвергаться критике. Институты, основанные на коллективной традиции племени, не оставляют места для личной ответственности».
В противоположность этому современный образ жизни, хотя и обремененный до сих пор некоторыми табу, характеризуется, по мнению Поппера, «все расширяющейся сферой принятия самостоятельных (личных, персональных) решений, что связано и с определенными проблемами и ответственностью... Личное решение человека может привести к изменению табу и даже к изменению политических законов, которые больше не являются табуированными нормами. Важнейшее отличие заключается в возможности рационального анализа и размышлений над этими вопросами. ...В наше время многие из нас принимают рациональные решения, касающиеся желательности или нежелательности новых законов и других институциональных перемен; иными словами, решения основываются на оценке их